Багуат-Гета, или БесѢды Кришны съ Аржуномъ, 1788 г.

По приказанію Императорскаго Московскаго Университета Господъ Кураторовъ я читалъ книгу подъ заглавіемъ: Багуат-Гета, или Бесѣды Кришны съ Аржуномъ, и не нашелъ въ ней ничего противнаго наставленію, данному мнѣ о разсматриваніи печатаемыхъ въ Университетской Типографіи книгъ; по чему оная и напечатана быть можетъ. Коллежскій Совѣтникъ, Краснорѣчія Профессоръ и Ценсоръ печатаемыхъ въ Университетской Типографіи книгъ,

Сія книга издана съ дозволенія Собранія Директоровъ Остъ-Индской Компаніи, по желанію и одобренію Индійскаго Генералъ-Губернатора, котораго письмо къ Президенту Компаніи достаточно объясняетъ причины, побудившія къ изданію оной, и служитъ самолучшимъ свидѣтельствомъ вѣрности, точности и достоинства Переводчика.

Древность оригинала и почтеніе, въ какомъ содержится онъ чрезъ толъ многіе вѣки у знатной части рода человѣческаго, дѣлаютъ сію книгу одною изъ достойнѣйшихъ вниманія книгъ, какія до нынѣ предлагаемы были ученому міру.

Вамъ, какъ первому члену перваго коммерческаго общества не только въ нынѣшнемъ вѣхѣ, но и во всѣхъ извѣстныхъ поколѣніямъ рода человѣческаго, осмѣливаюсь поднести и рекомендовать для изданія въ свѣтъ весьма достойный вниманія опытъ учености, Митологіи и нравственности древнихъ Индіянъ. Сей опытъ есть Епизодъ, взятой изъ Магабарата, превеликой поэмы, о которой увѣряютъ, что она писана за четыре тысячи лѣтъ предъ симъ, ученымъ Браминомъ Кришна Двипаненъ Вейасъ. Семужъ Брамину приписываютъ собраніе четырехъ Ведъ, или Бедъ, которыя однѣ только остались изъ оригинальныхъ писаній касающихся до религіи Брамы. Онъ же почитается сочинителемъ всѣхъ Пурановъ, по которымъ и донынѣ еще учатъ въ Браминскихъ училищахъ, и которыя почитаются поэмами божественнаго вдхновенія. Между оными въ отмѣнномъ предъ прочими уваженіи находится Магабаратъ. Естьли всѣ помянутыя книги подлинно суть сочиненія сего славнаго автора, что однако весьма сомнительно, то можно бы по многимъ доказательствамъ изобрѣтеніе и распространеніе самой религіи приписать томужъ источнику. Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ ему принадлежитъ та честь, что онъ первой изъ грубыхъ, и разсѣянныхъ преданій ихъ вѣры составилъ сціентифическую и аллегорическую систему.

Магабаратъ содержитъ въ себѣ родословіе и общую исторію Дому Барутъ, названнаго такъ по имени основателя онаго Бурута. Прилагательное Мага, или великой, приложено въ знакъ отличности. Но особенный предметъ сей поэмы есть повѣствованіе о раздорахъ и войнахъ двухъ великихъ поколѣній помянутаго Дому, называемыхъ Курусами и Пандусами, которыя оба по прямой линіи во второмъ колѣнѣ происходятъ отъ Вичитравиріи, общаго ихъ прародителя, отъ отцовъ ихъ Дритараштры и Панду.

Подъ названіемъ Курусовъ разумѣется иногда весь родь, но гораздо чаще означается онымъ только старшее поколѣніе. Сказываютъ, что Курусовъ числомъ было сто. Дурйодунъ почитаемъ былъ начальникомъ ихъ и еще при жизни отца своего заступилъ его мѣсто; ибо тотъ по слѣпотѣ неспособенъ былъ къ правленію. Панду имѣлъ пять сыновъ: Йудгиштира, Бема, Аржуна, Нехула и Сегадео, которые по ухищреніямъ Дурйодуновымъ, дядею своимъ и опекуномъ Дритараштрою изгнаны были изъ Гастенапура, тогдашней Индостанской столицы,

Послѣ множества различныхъ приключеній, описываемыхъ съ удивительною плодовитостію ума, высокимъ и пышнымъ слогомъ, изгнанные возвратились съ сильнымъ войскомъ, дабы отмстить за претерлѣнную ими обиду и утвердить требованія свои на царство по праву отца ихъ, который хотя былъ и младшій братъ, однако при жизни своей царствовалъ по причинѣ упомянутой неспособности Дритараштры,

Съ сего времени начинается слѣдующій Епизодъ, называемый Гета Багуата, что есть одно изъ именъ Кришны, Аржунъ представленъ любимцомъ и питомцомъ Кришны, подъ имянемъ же Кришны разумѣется самое божество въ послѣднемъ своемъ Отарѣ, или сошествіи на землю въ образѣ смертнаго.

Предисловіе Переводчика дѣлаетъ излишнимъ дальнѣйшее изъясненіе сей книги. Однако можно позволить мнѣ присовокупить еще нѣчто касающееся до собственнаго моего мнѣнія о такой книгѣ, на которую я какъ бы принудилъ Васъ обратить ваше вниманіе; и симъ только могу я оправдать, мою смѣлость, съ какою я то предпринялъ.

Естьлибъ могъ я, человѣкъ неученой, осмѣлиться предписать предѣлы свободѣ критики, то потребовалъ бы, чтобъ о такой книгѣ, какова сія, судили не держась правилъ принятыхъ изъ древней и новѣйшей Европейской учености, не дѣлая сравненій со мнѣніями и обычаями, принятыми въ нашемъ образѣ жизни за правила мыслей и дѣйствій, также не ссылаясь на откровенныя намъ ученія Религіи и наши нравственныя должности. Ибо все сіе ни мало не касается до языка, мнѣній, обычаевъ, или нравственности, свойственныхъ системѣ такого общества, съ которымъ мы за нѣсколько вѣковъ предъ симъ никакой связи не имѣли, и древности, простирающейся далѣе самыхъ первыхъ началъ просвѣщенія въ нашей части земнаго шара, такой системѣ, которая въ разсужденіи общаго распространенія наукъ и художествъ можетъ нынѣ почитаема быть особеннымъ отдѣломъ.

Я потребовалъ бы отъ всякаго читателя такова снизхожденія, чтобъ онъ пропускалъ темныя выраженія, нелѣпости, варварскіе обычаи и превратное нравоученіе; а нашедши противное, принималъ бы то (по просту сказать) за чистой барышъ, и все, что найдетъ неожидаемаго, причислилъ бы къ добротѣ сея книги.

Въ самомъ дѣлѣ не условясь напередъ въ такомъ снизхожденіи, едва ли бы отважился я надежно рекомендовать сію книгу для изданія въ публику.

Въ ней найдено будетъ много темныхъ мѣстъ; многія мѣста покажутся излишними; иныя распещрены украшеніями воображенія, противными нашему вкусу; нѣкоторыяжъ столь высоки, что простому нашему разсудку трудно слѣдовать за ними; но мало такихъ, которыя были бы противны нашей Религіи, или какимъ нибудь нравственнымъ правиламъ. Также иногда должно имѣть снизхожденіе и въ разсужденіи самой матеріи, какъ самой высокой Метафизической, въ разсужденіи великой трудности выражать Метафизическіе термины на другомъ языкѣ, совершенно онымъ соотвѣтственными словами, въ разсужденіи произвольной связи понятій въ словахъ означающихъ невещественныя качества, а паче всего въ разсужденіи ошибокъ въ толкованіи. Переводчикъ по своей скромности хочетъ оправдать оригиналъ, приписывая себѣ всѣ явные недостатки, упомянутые въ послѣднемъ пунктѣ, но какъ стараніе его о точности не заслуживаетъ такого извиненія, такъ и самая книга не имѣетъ въ томъ нужды.

Для объясненія вышеписаннаго надлежитъ еще замѣтить, что Брамины обязаны наблюдать нѣкоторую духовную дисциплину, не неизвѣстную, какъ я думаю, нѣкоторымъ монашескимъ Орденамъ, христіянъ Римской церкви. Она состоитъ въ посвященіи нѣкоторой части времени на размышленіе о Божествѣ, о свойствахъ Его, и о нравственныхъ должностяхъ въ сей жизни. Отъ предпріемлющихъ сіе упражненіе требуется, чтобъ они не только освободили умы свои отъ всѣхъ чувственныхъ желаній, но чтобъ удалили свое вниманіе, отъ всѣхъ внѣшнихъ предметовъ и углубили бы его со всѣми чувствами въ предметъ предписанной ихъ размышленію. Я самъ видѣлъ нѣкогда человѣка, занимавшагося симъ набожнымъ упражненіемъ въ главномъ Банарисскомъ храмѣ. Правая рука его положена была въ широкой рукавъ, или мѣшокъ изъ краснаго сукна, въ которомъ перебиралъ онъ пальцами пуговки своихъ четокъ и при каждой изъ оныхъ (какъ мнѣ сказывали) повторялъ одно изъ именъ Божіихъ; между тѣмъ усильно старался понять и утвердишь въ умѣ своемъ идею свойства означаемаго симъ именемъ. Кривлянье всѣхъ чертъ лица показывало насиліе, съ какимъ онъ старался достичь сего намѣренія. Глаза его въ то время были закрыты, безъ сомнѣнія для споспѣшествованія умозрѣнію. Важность сея должности не можетъ быть лучше объяснена и выразительнѣе представлена, какъ въ послѣднемъ изреченіи, которымъ Кришна заключаетъ наставленіе свое Аржуну, и которымъ въ самомъ дѣлѣ оканчивается Гета: "Сказанное мною, о Аржунъ! слушалъ ли ты съ умомъ къ единой точкѣ устремленнымъ? Удалилъ ли отъ себя разсѣяніе мыслей, отъ невѣжества твоего происходившее?"

Непривыкшимъ къ такому отдѣленію души отъ чувственныхъ ощущеній не легко будетъ понять, какимъ способомъ можно получить такую силу. Самымъ ученѣйшимъ мужамъ на нашемъ полушарѣ трудно удержать свое вниманіе такъ, чтобъ оно не совращалось на какія-нибудь предметы представляющіяся чувствамъ, или на какія нибудь воспоминанія; и даже муха полетомъ своимъ можетъ иногда нарушить оное. Но когда намъ сказываютъ, что издревле были такіе люди, которые непрерывно всякой день упражнялись въ умозрительномъ размышленіи, которые начинали сіе упражненіе въ ранней молодости и нѣкоторые продолжали оное до глубокой старости и что всякой изъ нихъ присовокуплялъ свою долю къ сокровищу познаній, собранному его предшественниками: то безъ дерзости можно заключить, что умы ихъ, посредствомъ такого усильнаго упражненія, возвысились до той способности, до какой они достичь старались; ибо умъ подобно тѣлу болѣе укрѣпляется, по мѣрѣ упражненія силъ его; и что соединеннымъ своимъ стараніемъ открыли они новые пути и связи мыслей совсѣмъ различныя отъ ученій извѣстныхъ ученыхъ другихъ націй,-- открыли ученія, которыя хотя умозрительны и весьма тонки, ибо ту имѣютъ выгоду, что почерпнуты изъ источника столь чистаго отъ всякихъ постороннихъ примѣсовъ, но могутъ быть также основаны на истинѣ, какъ и самыя простыя наши ученія. Но какъ оныя еще болѣе должны быть отдалены отъ обыкновеннаго образа мыслей, нежели самыя отвлеченнѣйшія наши ученія, то требуютъ и соотвѣтственныхъ имъ выраженій, которыхъ не можно изобразить извѣстными терминами, принятыми въ нашихъ наукахъ, либо объяснить опредѣленіями или описаніями. Таковы суть нѣкоторыя Англійскія выраженія, какъ то: Action, Application, Practice, случающіяся въ переводѣ Г. Вилкинса; другіяжъ по упомянутымъ причинамъ означалъ онъ тѣмижъ словами, которые находилъ въ оригиналѣ. По симъ причинамъ справедливость требуетъ предполагать, что темныя мѣста, какія найдены будутъ въ переводѣ, въ оригиналѣ имѣютъ опредѣленный смыслъ, хотя мы и не можемъ онаго найти, и сію непонятность надлежитъ болѣе приписывать недостатку собственныхъ нашихъ понятій при такомъ новомъ ихъ употребленіи, нежели невѣроятному недостатку ясности въ самомъ сочиненіи.

По вышеписаннымъ заключеніямъ, или лучше сказать, изслѣдованіямъ качествъ Геты, не сомнѣваюсь я признать ее оригинальнымъ твореніемъ несравненно высокаго изобрѣтенія, разсужденія, выраженія, въ которомъ содержится отличное отъ всѣхъ другихъ извѣстныхъ религій рода человѣческаго богословіе, весьма сходное съ Христіанскимъ ученіемъ.

Непріятно было бы судить о сей книгѣ по сравненію ея съ какимъ нибудь изъ лучшихъ Европейскихъ оригинальныхъ твореній. Но пустъ возьмутъ оныя въ самыхъ славныхъ прозаическихъ переводахъ и взвѣсятъ цѣну ихъ на сихъ равныхъ вѣсахъ: тогда ни мало не буду я опасаться сравнять англійскій переводъ Геты съ самыми лучшими Французскими переводами славнѣйшихъ мѣстъ изъ Иліады, или Одиссеи, либо изъ первой и шестой книги нашего Милтона, котораго я высоко почитаю.

Одна только потребность найдена будетъ въ сей книгѣ, которая не преминетъ сдѣлать особеннаго впечатлѣнія во всякомъ здравомыслящемъ умѣ; и для того хочу я предупредить объ оной. Я говорю о способѣ описывать существа духовныя выраженіями и изображеніями свойственными вещамъ тѣлеснымъ. Но и сія погрѣшность въ ней менѣе, нежели въ другихъ сочиненіяхъ, которыя сравнивалъ я съ нею. Хотя сперва и покажется сіе недостаткомъ, но я не знаю, не необходимо ли требуетъ столь возвышенное отъ общаго понятія ученіе предложено быть посредствомъ понятія знакомыхъ разуму, дабы постепенно вести его къ чистому и отвлеченному уразуменію своего предмета. Кажется, что Авторъ Геты слѣдовалъ сему порядку, съ намѣреніемъ ли то, или по случаю, и въ семъ весьма превышаетъ онъ всѣхъ своихъ соперниковъ въ такомъ родѣ сочиненія. Частое повтореніе однихъ мыслей въ разныхъ выраженіяхъ можетъ приписано быть можетъ намѣренію, или крайней неудобопонятности матеріи и происходящей отъ того необходимости стараться, выражать ее различными примѣрами и доводами дабы впечатлѣть ее въ разумѣніе съ надлежащимъ убѣжденіемъ. Однакожъ я надѣюсь что внимательный читатель не найдетъ при томъ недостатка ни въ методѣ, ни въ ясности. Напротивъ того я прочитавши сію книгу съ первой, а еще болѣе во второй разъ, нашелъ ее гораздо яснѣе, нежели по причинѣ могъ ожидать отъ изслѣдованія предметовъ только удаленныхъ отъ области чувствъ и объясняемыхъ толь чуждымъ для нихъ посредствомъ.

Теперь остается мнѣ сказать нѣчто о переводчикѣ, Г. Чарлесѣ Вилкинсѣ. Честности сего благороднаго человѣка, не подкрѣпляемой ни примѣрами, возбуждающими къ подражанію, ни художниками, которыми могъ бы онъ управлять, правленіе Ваше одолжено учрежденіемъ здѣсь типографіи и выгоднымъ употребленіемъ оной во многихъ предпріятіяхъ, касающихся до гражданскихъ дѣлъ, коего важность въ Европѣ неизвѣстна. Выучившись въ скоромъ времени и съ хорошимъ успѣхомъ Персидскому и Бенгальскому языкамъ, учился онъ и Санскриттѣ. Онъ посвятилъ себя сему ученію съ безпримѣрнымъ прилѣжаніемъ и съ успѣхомъ ободрившимъ его предпринять переводъ Магабарата. Сказываютъ что сія книга состоитъ изъ нѣсколька сотъ тысячь строфъ, изъ которыхъ онъ по сіе время перевелъ уже болѣе трети. Я самъ сравнивалъ небольшую часть его перевода съ оригиналомъ посредствомъ другаго языкау нестьли могу положишься на сей несовершенный опытъ, то онъ переводилъ съ великою точностію и вѣрностію. Я не хочу говорить о красотѣ слога и объ искусствѣ, съ какимъ онъ, естьли можно такъ сказать, подружилъ природный свои языкъ съ толь чуждымъ оригиналомъ; всякой читатель самъ будетъ судить о томъ по предлагаемому опыту.

Я всегда почиталъ за должность принадлежащую къ моему званію ободрить служителей Компаніи въ полезномъ прилѣжаніи ко всякимъ упражненіямъ, и часто сожалѣлъ, что толь мало имѣю способовъ исполнить сію должность, особливожъ въ разсужденіи такихъ людей, которымъ нужно увольненіе отъ службы; ибо въ службѣ находятъ они мало выгодъ, кромѣ соединенныхъ съ дѣлами ихъ званія; а такихъ мѣстъ мало, гдѣ бы не было дѣлъ. Но я думаю, что могу утвердительно сказать, что въ здѣшней службѣ никогда еще не бывало людей съ лучшими дарованіями, съ большею способностію къ дѣламъ и съ большими знаніями. Сіи качества тѣмъ болѣе приносятъ чести имѣющимъ оныя, что онѣ суть плодъ продолжительнаго и труднаго старанія въ такихъ лѣтахъ, при такой вольности въ образѣ жизни, которыя удобнѣе къ разсѣянности, нежели къ возбужденію желанія пріобрѣтать большее совершенство.

Такія старанія, не говооря о пользѣ ихъ, распространяютъ благородство чувствованій, особливожъ когда ревность въ оныхъ бываетъ всѣмъ общею, и производятъ отвращеніе отъ низкихъ упражненій такихъ духовъ, которые близки еще къ состоянію грубой натуры; и Вы, Государь мой, повѣрите мнѣ, когда я скажу, что Компанія въ разсужденіи безопасности своего здѣсь владѣнія, должна, полагаться на добродѣтель, а не на искусство своихъ служителей.

Польза стараній о вычищеніи языка и наукахъ, о которыхъ я говорю, состоитъ не въ одномъ только образованіи нравственнаго характера и способностей служителей Компаніи. Умноженіе всякихъ знаній, особливожъ пріобрѣтаемыхъ отъ дружественнаго сообщенія съ такимъ народомъ, которымъ мы владѣемъ по праву завоеваніеля, полезно государству; оно есть прибытокъ для человѣчества; въ помянутомъ отношеніи оно сближаетъ разнствующія между собою страсти уменьшаетъ тяжесть цѣпи, которою здѣшніе уроженцы удерживаются въ подданствѣ, и въ сердца нашихъ соотечественниковъ впечатлѣваетъ чувствованіе и обязанность дружелюбія къ нимъ. Въ самой Англіи дѣйствіе онаго весьма важно. Недавно еще многіе почитали Индійскихъ жителей тварями едва возвышенными отъ степени дикости; да я опасаюсь, что сіе предразсужденіе и нынѣ еще не совсѣмъ искоренено хотя и весьма уменьшилось. Всякой примѣръ, представляющій въ отечествѣ нашемъ наблюденію подлинной ихъ характеръ, будетъ вливать въ насъ благороднѣйшее чувствованіе естественныхъ ихъ правъ и научать насъ судить объ оныхъ по собственнымъ нашимъ правамъ. Примѣрыжъ сіи могутъ найдены быть только въ ихъ книгахъ, которыя и тогда еще останутся, когда владѣніе Британцовъ въ Индіи совсѣмъ прекратится, и когда источники богатства и силы, онымъ нѣкогда открытые, будутъ забыты,

Естьли Вы, Государь мой, по прочтеніи перевода Г. Вилкинса признаете его достойнымъ толь знатнаго покровительства, то могу ли я осмѣлиться проситъ Васъ, чтобъ Вы предложили его собранью Директоровъ Компаніи для изданія онаго въ публику подъ ихъ покровительствомъ, чтобъ Вы споспѣшествовали въ томъ своимъ предстательсѣвомъ. Такое публичное принятіе сего перевода будетъ свидѣтельствомъ подлинной цѣны онаго и опредѣлитъ, Г. Вилкинсу, продолжать ли или оставить, трудное его упражненіе. Въ первомъ случаѣ можетъ оно открыть путь къ пространному и еще неизвѣстному полю полезныхъ знаній, и великодушію почтенныхъ споспѣшествователей внушитъ желаніе ободрятъ перваго постоянно трудящагося въ такомъ упражненіи, въ которомъ примѣръ его мало будетъ имѣть подражателей, или какъ то весьма вѣроятно, и никого имѣть не будетъ, естьли бы надлежало трудиться надъ онымъ нѣсколько лѣтъ безъ всякаго награжденія и терять сіи лѣта въ разсужденіи попеченія о пропитаніи впредь; ибо изученіе Санскритты не можетъ такъ, какъ Персидской языкъ, сопряжено быть съ выгодами гражданской его должности и употребляемо въ дѣлахъ до оной касающихся. Опредѣленнымъ жалованьемъ можтъ оно награждено быть болѣе, нежели славою. Такова была участь предшественника его Г. Галгеда, котораго труды и несравненныя дарованія въ двухъ полезныхъ произведеніяхъ увѣнчаны были успѣхомъ, какой только почтеніе публики могло онымъ доставить. Я ни мало не унижу тѣмъ собственнаго достоинства Г. Вилкинса, что иному приписываю честь проложенія пути, когда присовокуплю къ тому, что сей примѣръ не послужилъ ему возбужденіемъ къ подражанію, но только поводомъ надѣяться безплодной похвалы. Я нарушилъ бы почтеніе, естьлибъ сталъ болѣе о семъ говорить, и я надѣюсь, что пишу къ такому благородному человѣку, который самъ имѣетъ дарованія, о ободреніи которыхъ я столько пекусь, и столь великодушенъ, что не ограничусь благодѣтельности своей искусствами споспѣшествующими только непосредственнымъ и весьма явнымъ выгодамъ общества.

Я думаю, что справедливость требуетъ увѣрить Васъ, что содержаніе сего письма и намѣреніе мое не извѣстны тому человѣку, до котораго оно касается; ибо сперва получилъ я отъ него сей переводъ совсѣмъ съ инымъ намѣреніемъ; но прочитавши оный въ другой разъ, перемѣнилъ то намѣреніе, разсудивъ, что сія книга заслуживаетъ лучшее употребленіе.

Человѣкъ пріученный ежедневными опытами принимать и незаслуженные выговоры, заслуживаетъ извиненіе, когда онъ старается предупреждать и самые неосновательные и несправедливые попреки. Сіе будетъ оправданіемъ слѣдующаго примѣчанія, которое можетъ показаться легкомысленнымъ. Я получилъ извлеченіе изъ одного иностраннаго сочиненія, весьма уважаемаго учеными, въ которомъ упоминается мое имя съ незаслуженною похвалою за то, будто бы я старался сообщить Европейцамъ свѣденіе объ Индійской учености, принудивши силою, либо подкупивши совѣстныхъ Пундитовъ, или хранителей священныхъ ихъ ученій, открыть оныя. Сіе мнѣніе произошло отъ изданія въ свѣтъ переведенной Г. Галгедомъ Потте, или книги Индійскихъ законовъ, и совсѣмъ неосновательно. Что касается до меня, то я могу по справедливости увѣритъ, что не сталъ бы никогда искать сей книги, естьлибъ не имѣлъ другихъ средствъ получить ее, кромѣ помянутыхъ. Сіи законы сообщены мнѣ дружески и добровольно отъ людей весьма уважаемыхъ въ Бенгаліяхъ, какъ по честности, такъ и по уѵености, которые занимались собираніемъ оныхъ получали только въ то время по одной рупіи на день и не соглашались брать болѣе сей умѣренной платы. Не почитаю за излишнее присовокупить, что они и послѣ не получили никакова награжденія за сіи заслуживающіе оное труды. Можно приписывать весьма натуральнымъ приписывать прежнее ихъ нехотѣніе сообщать, тайны учености своей иностранцамъ, которые имѣвши ихъ нѣсколько вѣковъ въ подданствѣ, старались извѣдывать оную только для осмѣянія ихъ религги, или для того, чтобъ вывести изъ оной доказательства къ подкрѣпленію нѣкоторыхъ несносныхъ правилъ собственной своей религіи. Наша нація поступала съ ними совсѣмъ иначе, и они столь же ревностно желаютъ нынѣ сообщать намъ свои знанія, какъ мы желаемъ оныя принимать. Я могъ бы гораздо болѣе сказать въ подтвержденіе сего, но то весьма легко могло бы показаться самохвальствомъ.

Государь мой,
Вашимъ послушнѣйшимъ и покорнѣйшимъ слугою,
ВАРРЕНЪ ГАСТИНГСЪ.

P. S. Я написалъ уже сіе письмо, какъ Г. Вилкинсъ прислалъ ко мнѣ вѣрный списокъ своего перевода, умноженнаго предисловіемъ и примѣчаніями и поправленнаго. Въ предисловіи нашелъ я нѣкоторые комплименты, не очень приличные при такой книгѣ, о изданіи которой въ свѣтъ самъ я стараюсь. Но онъ живетъ такъ далеко отсюда, что я не могу переслать, къ нему сея книги для поправки, ибо не хочу пропуститъ, столь удобнаго случая отправить оную къ Вам. Также не могу я самъ выпустить помянутыхъ мѣстъ, хотя бы и почиталъ для себя позволеннымъ вымарать ихъ; ибо сіе потребовало бы важныхъ перемѣнъ въ связи цѣлаго. И такъ онѣ должны остаться, и я надѣюсь, что сіе объясненіе принято будетъ за достаточное извиненіе въ томъ, что я оныя пропустилъ.

Слѣдующая книга, составляющая часть. Магабарата, древней Индійской поэзіи, есть разговоръ между Кришною или воплощеніемъ Божества, и Аржуномъ любимцомъ его и питомцомъ, однимъ изъ пяти сыновъ Ланду, о которомъ сказываютъ, что онъ царствовалъ за пять тысячь лѣтъ. Сей разговоръ происходитъ предъ началомъ славнаго сраженія бывшаго въ долинахъ Курухшетрскихъ близь Дели, въ началѣ Кали-Йута, или четвертаго, нынѣшняго возраста міра за Барат-Вершское царство, которое въ тогдашнее время заключало, въ себѣ всѣ земли, называемыя по нынѣшнему раздѣленію земнаго шара Индіею, и простиралось отъ Персидскихъ до Китайскихъ границъ и отъ снѣжныхъ горъ до Южнаго мыса.

Брамины думаютъ о сей книгѣ, что въ ней содержатся всѣ великія таинства ихъ религіи, и столь тщательно скрываютъ ее отъ люди имѣющихъ различныя въ ними понятія о религіи и отъ простолюдиновъ своей націи, что всѣ старанія переводчика получить отъ нихъ вспоможенія были бы тщетны, естьлибъ великодушіе, съ какимъ правительство наше въ послѣдніе годы съ ними поступало, кроткія правила нашей вѣры, а паче всего личное уваженіе, оказываемое ихъ ученымъ отъ того, подъ чьимъ благополучнымъ правленіемъ, они столь давно наслаждались, щастіемъ внутренняго спокойствія посредѣ окружавшихъ ихъ платежей, и примѣрное обозрѣніе, напослѣдокъ не внушили имъ довѣренности къ единоземцамъ это, удобной къ отдаленію отъ умовъ ихъ всякаго завистливаго предразсужденія.

Кажется, что главный предметъ сихъ Бесѣдъ былъ тотъ, чтобъ соединить всѣ владычествовавшія въ тогдашнее время образы богослуженія, и утвердивъ ученіе о единствѣ Божества противъ идолослужительныхъ жертвоприношеній и обожанія идоловъ, опровергнуть понятія Ведами внушенныя. Хотя Авторъ и не осмѣлился прямо нападать на какое нибудь изъ владычествовавшихъ въ народѣ предразсужденій, или опровергать уваженіе столь древнихъ книгъ; но обѣщая вѣчное блаженство только чтущимъ Браму, или Всемогущество, и утверждая, что покланяющіеся инымъ богамъ получатъ только времянное наслажденіе нижнимъ небомъ по мѣрѣ ихъ добродѣтелей, имѣлъ онъ намѣреніе испровергнуть многобожіе, или по крайней мѣрѣ склонить людей къ тому, чтобъ они представляли себѣ Бога присутствующимъ во всякомъ образѣ, которому они покланялись, и его поставляли бы предметомъ всѣхъ своихъ церемоній и жертвоприношеній.

Самые ученѣйшіе Брамины въ нынѣшнее время суть Унитары, согласующіяся въ ученіяхъ Кришны. Но почитая въ единомъ Богѣ всеобщаго духа, они столько снизходятъ и къ народнымъ предразсужденіямъ, что отправляютъ всѣ обряды, предписанные Ведами, какъ-то, жертвоприношенія, омовенія , и проч. Вѣроятно, что они дѣлаютъ сіе только для сохраненія собственнаго своего уваженія и основаннаго единственно на великомъ невѣжествѣ народа, а не въ исполненіе предписаній Кришны. Въ самомъ дѣлѣ сіе невѣжество и сіи обряды столь же выгодны для Браминовъ, сколько во многихъ другихъ земляхъ суевѣріе черни подкрѣпляетъ духовенство.

Читатель великодушно извинитъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ темныя выраженія и безпорядокъ мыслей, какія найдетъ онъ во сей книги съ настоящемъ ея видѣ. Переводчикъ старался удалить сію неясность и сей безпорядокъ, сколько знаніе его и способности, то позволили. Онъ старался сдѣлать сіе посредствомъ своихъ примѣчаній; но зная, что они недостаточны для удаленія покрова таинства, проситъ замѣтить въ его извиненіе, что и самые ученѣйшіе Брамины нынѣшняго времени не совершенно разумѣютъ сію книгу, и что какъ она ни мала, однако находится болѣе толкованій на нее, нежели на самое Священное Писаніе. Переводчикъ не совсѣмъ пренебрегалъ сіи толкованія; но какъ они по большей части были непонятнѣе самаго оригинала, къ объясненію котораго служишь имъ надлежало, то онъ думалъ, что лучше будетъ предоставить нѣкоторыя изъ самыхъ труднѣйшихъ мѣстъ собственному разсужденію читателя, нежели обманывать его такими нелѣпыми мнѣніями, въ которыхъ ни одинъ слогъ не находитъ подтвержденія въ самомъ оригиналѣ.

Еще требуютъ нѣкотораго извиненія немногія слова и собственныя имена оставленныя безъ перевода и изъясненія. Переводчикъ часто недовѣрялъ искусству своему въ выборѣ выраженій, которыя соотвѣтствовали бы смыслу оригинала, и нынѣ онъ столько еще несвѣдущъ въ Митологіи сего древняго народа, что не мотъ подробно описывать боговъ, Святыхъ и Героевъ, которыхъ только имяна въ оригиналѣ упомянуты. Однакожъ естьли тотъ Геній, котораго ободреніе сперва возродило въ груди его ревность, и который одинъ побудилъ его предпринять работу, еще гораздо труднѣйшую сея, и подкрѣплялъ въ произвожденіи оной, не найдетъ причины лишить его своего покровительства, то переводчикъ можетъ ободренъ быть продолженію учиться богословію и Митологіи Индіянъ, для удовольствованія впредь любопытныхъ людей

Достойно примѣчанія то, что Кришна во всей сей книгѣ упоминаетъ только о трехъ изъ четырехъ книгъ Ведъ (самыхъ древнѣйшихъ писаніи у Индіянъ), и по нынѣшнему оныхъ порядку, о трехъ первыхъ. Сіе обстоятельство вѣсьма достойно вниманія; это нынѣ думаютъ, что всѣ сіи четыре книги даны людямъ отъ Брамы еще при сотвореніи. Оно служитъ доказательствомъ, вѣроятнѣйшимъ догадки, что прежде Кришны было только три книги, а не болѣе. Въ четвертой книгѣ упоминается имя Кришны, и сіе также служитъ доказательствомъ, что оная есть сочиненіе позднѣйшаго времени. Ни одинъ изъ толкователей не сдѣлалъ сего замѣѵанія, и Пандитъ, съ которымъ переводчикъ совѣтовался, принялъ оное съ великимъ удивленіемъ.

Переводчикъ не имѣлъ еще досуга прочитать нѣкоторыя изъ сихъ древнихъ писаній. Сказывали ему, что нынѣ весьма уже мало можно найти изъ первоначальнаго числа главъ, и изученіе оныхъ столь трудно, что въ Банарисѣ не много находится такихъ людей, которые нѣкоторую часть ихъ разумѣть могутъ. Естьли можно вѣрить Магабарату, то большая часть оныхъ еще за 5000 лѣтъ предъ симъ была растеряна; тогдажъ Вейасъ, назѳанный, такъ по тому, что имѣлъ главное надзираніе надъ собраніемъ ихъ, собралъ разрозненные листы, и съ помощію своихъ учениковъ приведши оные въ порядокъ, составилъ изъ нихъ четыре книги.

Находится прекрасная и великолѣпная гора; имя ея Меру; превысокая громада пышности, отбрасывающая лучи солнечные отъ блестящей поверхности позлащенныхъ роговъ своихъ. Она облечена во злато, и есть священное мѣсто собранія Девовъ и Гандарвовъ. Она непостижима; грѣшному человѣку не возможно обойти вокругъ ея; страшные зміи ее охраняютъ. Множество небесныхъ врачебныхъ растѣній украшаютъ бока ея. Прободая небеса высокою своею вершиною, стоитъ сей великій холмъ, и для самаго ума человѣческаго невосходимый! Онъ украшенъ древами и пріятными потоками. Увеселительныя пѣсни разныхъ птицъ на немъ раздаются.

Суры и всѣ славныя воинства небесныя, возшедши на вершину величественной горы сей, драгоцѣнными камнями блестящей и навѣки возвышенной, возсѣли въ торжественномъ соборѣ и разсуждали объ открытіи Амуриты, или воды безсмертія. Совѣтующимъ между собою Сурамъ, Девъ Нарайанъ, таможъ бывшій, обратился къ Брамѣ и говорилъ; "Суры и Асуры да взволнуютъ Окіанъ соединенными силами, подобно, какъ млеко въ сосудѣ; всколебавши великія воды, обрѣтутъ они Амриту. Да соберутъ они всѣ врачебныя травы и всѣ драгоцѣнныя вещи, да восколеблютъ Окіанъ, и найдутъ Амриту."

Находится еще другая великая гора, имянуемая Мандаръ. Каменистая вершина ея подобна облакамъ бъ высотѣ носящимся. Она облечена сѣтію сплетенною изъ вѣточекъ мѣлкой віющейся травки. На ней раздается гармоническое пѣніе разныхъ птицъ. Безчисленное множество дикихъ звѣрей дѣлаютъ окрестности ея неприступными; и она есть священное мѣсто Собранія Хиннаровъ, Девовъ и Апсаровъ. На одиннатцать тысячь Йожановъ стоитъ она выше земли, и на одиннатцать тысячь ниже ея поверхности.

Соединенныя толпы Девовъ, не возмогши сдвинуть гору сію, пришли предъ Вишну, сидѣвшаго съ Брамою, и говорили имъ слѣдующее: "употребите, о Владыки! высочайшую мудрость вашу къ тому, чтобъ сдвинуть гору Мандаръ. Способствуйте всѣмъ вашимъ могуществомъ благу нашему."

Вишну и Брама сказали: "Да будетъ по желанію вашему!" и имущій лотосовое око, повелѣлъ явиться Царю зміевъ. Ананта возсталъ, наставленъ былъ Брамою въ семъ дѣлъ, и Нарайанъ повелѣлъ ему оное исполнить. По томъ Ананта силою своею поднялъ Царя горъ, купно со всѣми его лѣсами и обитателями оныхъ. Суры провождали его до Окіана, которому они сказали: "Мы хотимъ всколебать воды твои, дабы получишь Амриту." Владыка водъ отвѣтствовалъ: "Дайте и мнѣ часть оной; вы знаете, что отъ верченія горы долженъ я претерпѣть жестокія безпокойства." По томъ Суры и Асуры обратились къ Корма-Ражу, Царю черепахъ, находившемуся на берегу Окіана, и сказали ему: "Ты, Государь! можешь держать на себѣ сію гору." Черепаха отвѣтствовала: "Да будетъ такъ!" и гора возложена была на хребетъ ея.

Когда гора возложена была на хребетъ черепахи, Индра началъ вертѣть ее вокругъ, подобно машинѣ. Гора Мандаръ служила мутовкою, а змій Васуки канатомъ. И такъ во дни древніе Девы, Асуры и Дану начали колебать воды Окіана, дабы найти Амриту.

Могущественные Асуры поставлены были у головы змія. Суры жъ всѣ собраны были вокругъ хвоста его. Ананта, владычествующій Девъ, стоялъ подлѣ Нарайана.

Тогда многократно оттягивали они голову змія въ сторону, и паки опускали; онъ же, тянуть будучи Сурами и Асурами взадъ и впередъ толь насильственно, испускалъ изъ зѣва своего непрерывную рѣку огня, дымъ и вѣтръ которыя поднявшись въ густыхъ облакахъ, наполненныхъ молніями, проливали дождь на силы небесныя, утомленныя уже трудами своими. Между тѣмъ отъ трясенія цвѣты сыпались съ вершины горы подобно частому дождю, и покрывали головы Суровъ и Асурсвъ. Въ то время ревъ Окіана, толь жестоко колеблемаго отъ верченія горы Мандаръ Сурами и Асурами, подобенъ былъ реву великаго облака. Тысячи разныхъ произведеній водъ раздроблены были горою и смѣшались съ соленою водою. Всѣ существа, бывшія во глубинѣ, и всѣ обитатели великой подземной бездны обращены были въ ничто. Отъ сильнаго движенія горы древа лѣсныя ударялись одно о другое и свергались съ самой ея вершины со всѣми птицами, на нихъ сидѣвшими. Толь сильнымъ ихъ треніемъ произведенъ былъ свирѣпый огонь, покрывшій всю гору дымомъ и пламянемъ, подобно какъ мрачнымъ синимъ облакомъ и яркими молніями. Левъ и вспять отступающій слонъ поглощены были пожирающимъ огнемъ; всѣ существа животныя и всѣ вещи сожжены были во всеобщемъ пожаръ.

Наконецъ ярящееся пламя, повсюду погибель метавшее, потушено было дождемъ рожденной въ облакахъ воды, излитымъ отъ безсмертнаго Индры. Тогдажъ рѣка разнородныхъ соковъ, вываренныхъ изъ разныхъ деревъ и травъ, пролилась въ соленую воду.

Изъ сей млеку подобной рѣки древесныхъ и травныхъ соковъ и примѣси растопленнаго золота Суры получили свое безсмертіе.

Воды Окіана, получивъ одинакое свойство съ сими соками, превратились въ млеко, а изъ сего млека вдругъ произошло нѣкоего рода масло. Силы небесныя паки пришли ко Брамѣ, подателю благъ, и говорили ему: "Всѣ Суры и Асуры, кромѣ Нарайана, утомились отъ труда своего; но Амрита еще не является: того ради колебаніе Окіана остановилось.,, Тогда Брама сказалъ Нарайану: "Снабди ихъ новою силою; ибо ты ихъ подкрѣпитель.,, Нарайанъ отвѣтствовалъ и сказалъ: "Я дамъ новую силу сотрудникамъ въ семъ дѣлѣ. Пусть вертятъ они Мандаръ вокругъ и держатъ крѣпко брега Окіана!"

Они, услышавъ слова Нарайана, возвратились къ дѣлу своему и съ великою силою начали бить масло Окіана. Тогда вдругъ вышли изъ мутимой глубины: вопервыхъ Луна съ пріятнымъ лицомъ, стюща десятью тысячами лучей кроткаго свѣта; за нею слѣдовала Сре, богиня щастія, сидѣвшая на бѣлой водяной лиліи; по томъ Сура-Деве, богиня вина, и бѣлый конь, называемый Учисрава. Послѣ того произведены были изъ густоты Ковстубъ, великолѣпный, блестящій драгоцѣнный камень, носимый Нарайаномъ на груди своей, Парижатъ, древо изобилія, и Сураби, телица, удовлетворяющая всякому сердечному желанію.

Луна, Сура-Деве, богиня Сре и конь, быстрый какъ мысль, во мгновеніе ока прошли мимо Девовъ, слѣдуя солнцу въ пути его.

Тогда выступилъ Девъ Данвантари, во образѣ человѣческомъ, держа въ рукѣ бѣлый сосудъ, наполненный безсмертнымъ сокомъ Амриты. Асуры, узрѣвъ явленіе сихъ чудесныхъ вещей, возвысили мятежные гласы свои, устремясь къ Амритѣ, и каждый изъ нихъ вопилъ громко: "Сіе по праву мое!"

Въ то же время вышелъ Ираватъ, сильный слонъ, принадлежавшій тогда богу грома, и какъ они продолжали колебать Окіанъ болѣе, нежели потребно было, то излился изъ него смертоносный ядъ, пожигающій подобно огню ярящемуся, и страшный дымъ его, во мгновеніе ока распространившись по всему міру, заразилъ три страны вселенной смертоноснымъ смрадомъ своимъ. Но наконецъ Сивъ, по слову Брамы, проглотилъ для спасенія рода человѣческаго зловредный ядъ, который остановился въ горлѣ сего владычествующаго Дева, имѣющаго образъ магической; и съ того времяни названъ онъ Нил-Кантъ, ибо горло его посинѣло.

Асуры, узрѣвъ сіе чудесное дѣло, впали въ отчаяніе, и Амрита и богиня Сре содѣлались источникомъ безконечной ненависти.

Тогда Нарайанъ, пріявъ свойство и лицо Могине Маги, силы очарованія, во образѣ женщины дивной красоты предсталъ предъ Асуровъ. Умы ихъ очарованы были ея присутствіемъ; лишившись разсудка, они схватили Амриту и отдали ей.

Тогда Асуры, облекшись въ драгоцѣнныя брони и схвативъ разныя свои оружія, всѣ купно устремились на Суровъ. Но какъ уже Нарайанъ, во образѣ женщины, получилъ Амриту, изъ рукъ ихъ предводителя, то воинства Суровъ пили жизненную воду, между тѣмъ, какъ возмущеніе и смятеніе Асуровъ продолжалось.

Утоляющимъ Сурамъ жажду безсмертія, случилось, что Асуръ Рагу, принявши образъ Сура, началъ пить вмѣстѣ съ ними. Вода дошла только еще до горла его, какъ солнце и луна, будучи въ дружествѣ съ Сурами, открыли сей обманъ; и въ то самое мгновеніе Нарайанъ піющу ему отсѣкъ голову блестящимъ своимъ оружіемъ Шакрою. Исполинская голова Асура, подобіе вершины горы, отдѣленная отъ тѣла остріемъ Шакры, воспрянула въ небеса съ ужаснымъ воплемъ, а тяжелый трупъ его упалъ, отъ чего мѣсто подъ нимъ разсѣлось и вся земля потряслася во основаніи со всѣми своими островами, каменными горами и лѣсами. Съ того времяни голова Рагу пребываетъ въ вѣчной враждѣ съ солнцемъ и луною, и даже до сего дня не престаетъ нападать на нихъ.

Тогда Нарайанъ, оставившій женской образъ, принятый имъ, началъ губить Асуровъ разными небесными оружіями, и съ того мгновенія началась страшная битва между Сурами и Асурами на соляномъ берегѣ Окіана. Пущено было множество острыхъ метательныхъ оружій, и тысячи пронзающихъ дротиковъ и сѣкиръ падали всюду. Асуры изрыгали кровь изъ ранъ, Шакрою наносимыхъ, и валились на землю, пронзенные мечами, копіями и острыми булавами. Сіяющія полированнымъ златомъ головы, отсѣкаемыя остріемъ Паттій падали безпрестанно, и на части разсѣченныя тѣла, валяющіяся въ крови своей, лежали подобно отломкамъ огромныхъ камней, блестящихъ драгоцѣнными камнями.и рудами. Милліоны вздоховъ и стенаній съ обѣихъ сторонъ раздавались, и солнце облилось кровію, когда они гремѣли своимъ оружіемъ и страшными орудіями погибели наносили раны одинъ другому.

Тогда сражались они булавами съ желѣзнымъ остріемъ; сцѣпившись же, бились кулаками, и стонъ сраженія до небесъ возносился. Они кричали: "гони! бей! повергай на землю!" такъ, что ужасный и мятежный шумъ повсюду былъ слышанъ.

Посреди сего страшнаго мятежа и бури сраженія, Наръ и Нарайанъ купно выступили на поле. Нарайанъ узрѣвъ небесный лукъ въ рукѣ Нара, воспомнилъ о своей Шакрѣ, губительницѣ Асуровъ. вѣрное оружіе, имянуемое Сударсанъ, готовое по призыву мыслей, слетѣло съ небесъ прямымъ и блестящимъ стремленіемъ, прекрасно, но страшно для зрѣнія. Достигши земли, горѣло оно, подобно огню жертвенному, и вокругъ ужасъ распространяло. Нарайанъ десницею своею, подобною слоновому тѣлу, бросилъ тяжелый кругъ сей, быстраго губителя и славнаго разрушителя градовъ вражескихъ. Ярясь, какъ послѣдній всеразрушающій огнь, стремился онъ вспрыгивая съ губительною силою, поражая въ быстромъ полетѣ своемъ тысячи Асуровъ, пожигая и крутя, подобно лижущему пламени, и посѣкалъ все ему воспротивлявшееся. Возлетелъ до небесъ, и паки упалъ на поле, подобно Писачу, пиршествовать въ крови.

Тогда неустрашимые Асуры съ усугубленною силою устремились подавить Суровъ стремнинами и горами, которыя кинуты будучи въ превеликомъ множествъ къ небесамъ, являлись подобны разсѣяннымъ облакамъ и упадали со всѣми своими древами въ милліонахъ ужасныхъ быстрыхъ рѣкъ, ударяясь сильно одна о другую съ великимъ стукомъ. Ихъ паденіемъ земля со всѣми своими полями и лѣсами сдвигнута была съ основанія своего. Онѣ гремѣли яростно ударяясь одна о другую, катились по полямъ, и истощали силу свою во взаимномъ сраженіи.

Тогда Наръ, видя Суровъ страхомъ преодолѣнныхъ, наполнилъ путь небесный дождями стрѣлъ со златымъ остріемъ, и сими стрѣлами, не падавшими туне, раздробилъ вершины горъ. Асуры, узрѣвъ себя паки тяжко поражаемыхъ Сурами, стремительно обратились въ бѣгство: нѣкоторые стремглавъ поверглись въ соленыя воды Окіана; другіежъ сокрылись во внутренность земли.

Ярость славной Шахры Сударсана, горѣвшая нѣсколько времяни, подобно огню масломъ питаемому, потушилась; и она возвратилась на небеса, откуда сошла, Суры, одержавъ побѣду, привлекли обратно гору Жандаръ на прежніе мѣсто ея съ великимъ почтеніемъ. Воды также возвратились въ предѣлы свои, напол нивъ твердь и небеса ужаснымъ ревомъ.

Суры брегутъ Амриту съ великимъ попеченіемъ и радуются неизреченно о своемъ успѣхѣ. Индра со всѣми своими небесными силами поручилъ воду жизни Нарайану, хранить ее для ихъ употребленія.