Багуат-Гета, или БесѢды Кришны съ Аржуномъ, 1788 г. БесѢда 6

Тотъ есть и Йоге и Саннйасе купно, кто исполняетъ, что ему дѣлать надлежитъ, не прилѣпляясь ко плоду онаго, а не тотъ, кто живетъ безъ жертвеннаго огня и безъ дѣйствія. Научись, о сынъ Панду! что называемое Саннйасъ, или оставленіемъ міра, есть тоже, что Йогъ, или упражненіе (практика) въ набожности. Тотъ не можетъ быть Йоге, кто въ дѣйствіяхъ своихъ не удалилъ всѣхъ намѣреній. Дѣла почитаются только средствами, которыми человѣкъ, желающій того, можетъ достичь набожности; покой же называется средствомъ для того, кто уже достигъ набожности. Когда все созерцающій Саннйасе не занимается чувственными предметами, ни дѣлами, тогда называется онъ достигшимъ набожности. Онъ долженъ возвышать себя самимъ собою, онъ не долженъ терпѣть, чтобъ душа его была угнѣтаема (унижаема). Самъ есть другъ самого себя, и равнымъ образомъ самъ есть собственный свой непріятель. Самъ есть другъ того, посредствомъ кого духъ покоренъ бываетъ духомъ; и самъ, подобно врагу, веселится враждою къ тому, кто души не имѣетъ. Душа спокойнаго покореннаго духа бываетъ одинакова въ жару и холодѣ, въ страданіи и удовольствіи, въ чести и поношеніи. Тотъ человѣкъ, котораго умъ исполненъ божественной мудрости и ученія, который стоитъ на зубцахъ стѣны и покорилъ страсти свои, почитается набожнымъ. Для Йоге золото, желѣзо и камни суть одно. Тотъ человѣкъ заслуживаетъ уваженіе, который какъ между товарищами и друзьями, такъ и посредѣ враговъ, хотя бы они вдалекѣ отъ него были, или близко мимо его ходили, который съ любящими его и съ ненавидящими, въ сообществѣ святыхъ и грѣшниковъ бываетъ одинаковъ,

Йоге въ уединеніи постоянно занимаетъ духъ свой упражненіемъ. Онъ затворникъ; умъ и духъ его покорены; онъ свободенъ отъ надежды и свободенъ отъ ощущенія. Онъ поставляетъ сѣдалище свое твердо на мѣстѣ неоскверненномъ, не слишкомъ высоко и не слишкомъ низко, и сидитъ на освященной травѣ, называемой Кусъ, покрытъ кожею и полотномъ. Тамъ онъ, занимающійся обузданіемъ страстей своихъ, упражняясь въ своей набожности для очищенія души, долженъ сидѣть устремивъ умъ свой на одинъ только предметъ, держа голову, шею и тѣло свое твердо и неподвижно, устремивъ глаза свои на конецъ своего носа, не оглядываясь ни на какое иное мѣсто. Спокойная душа избавленная отъ страха, хотящая устоять на пути послѣдователя Божія, должна обуздать умъ, и устремивъ его ко мнѣ, ввѣришься мнѣ единому. Йоге съ умомъ усмиреннымъ, содержащій душу свою постоянно въ такомъ упражненіи, получаетъ во мнѣ безплотное и высочайшее блаженство.

Сего божественнаго упражненія о Аржунъ! не можетъ достичь тотъ, кто ѣстъ болѣе, нежели потребно, или менѣе, нежели потребно; ни тотъ, кто имѣетъ привычку спать много, ни тотъ, кто совсѣмъ не спитъ. Упражненіе, которымъ мученіе разрушается, принадлежитъ тому, кто умѣренъ въ яденіи и въ отдохновеніи, чьи склонности умѣренны въ дѣйствіи, и кто умѣренъ во снѣ. Человѣкъ называется набожнымъ, когда умъ его пребываетъ въ такой стройности въ самомъ себѣ, и онъ избавленъ отъ всякой похоти и безпорядочныхъ вожделѣній. Йоге съ покореннымъ умомъ, занимающійся такимъ образомъ упражненіемъ въ набожности, можетъ сравненъ быть съ лампадою, стоящею въ такомъ мѣстѣ, куда вѣтръ не проходитъ, которая горитъ не колебаясь. Онъ веселится въ собственной душѣ своей, гдѣ умъ, служеніемъ набожности въ стройность приведенный, обитаетъ съ удовольствіемъ, и гдѣ съ помощію духа видитъ онъ душу. Онъ познаетъ безпредѣльное удовольствіе, гораздо достойнѣйшее разума, нежели удовольствіе отъ чувствъ происходящее. Прилѣпившись къ сему удовольствію умъ не уклоняется никогда отъ началъ его; получивъ оное, не почитаетъ онъ никакого инаго пріобрѣтенія толь великимъ, какъ сіе. Прилѣпленнаго къ оному и самое жесточайшее мученіе не трогаетъ. Сіе отдѣленіе отъ связи мученія можетъ преимущественно означено быть наимянованіемъ Йогъ, духовное соединеніе, или набожность. Человѣкъ, знающій собственную свою душу, можетъ достичь его рѣшимостію. Удаливши всякое вожделѣніе, отъ воображенія происходящее, и покоривши умомъ своимъ всякую склонность чувствъ, можетъ онъ по степенямъ дойти до спокойствія, и непоколебимою рѣшимостію утвердивъ умъ свой въ немъ самомъ, не долженъ уже помышлять ни о чемъ иномъ. Гдѣ бы ни скитался непостоянный умъ его, онъ долженъ его покорить, возвратить и заключить въ груди своей. Тотъ человѣкъ получаетъ высочайшее блаженство, чей умъ въ такомъ спокойствіи находится, чьи плотскія склонности и страсти такимъ образомъ покорены, кто такимъ образомъ бываетъ въ Богѣ и свободенъ отъ грѣха. Человѣкъ постоянно пребывающій въ такомъ упражненіи души и свободный отъ грѣха, наслаждается вѣчнымъ блаженствомъ, соединенъ будучи съ Брамомъ, Всевышнимъ. Тотъ человѣкъ, котораго умъ одаренъ сею набожностію и смотритъ на всѣ существа равно, видитъ высочайшую душу во всѣхъ существахъ и всѣ существа въ высочайшей душѣ. Кто видитъ меня во всѣхъ существахъ, и всѣ существа во мнѣ видитъ, того я не оставляю, и онъ не оставляетъ меня. Йоге, вѣрующій во единство и чтущій меня, во всѣхъ существахъ пребывающаго, обитаетъ во мнѣ во всѣхъ отношеніяхъ еще въ сей жизни. Тотъ человѣкъ, о Аржунъ! который по происходящему въ собственной его груди, по страданію ли или удовольствію, то же и въ другихъ усматриваетъ, почитается высочайшимъ Йоге.

По непостоянству нашей натуры я не понимаю, какъ можетъ твердо быть сіе ученіе о равенствъ, которое ты мнѣ преподалъ. Умъ нашъ, о Кришна! по натурѣ своей непостояненъ, мятеженъ, жестокъ и упрямъ. Я думаю, что его толь же трудно удержать, какъ и вѣтръ.

Умъ, о бодрый юноша! безъ сомнѣнія непостояненъ, и трудно удерживать его въ предѣлахъ; однако я думаю, что можно удержать его навыкомъ и умѣренностію. По мнѣнію моему, сіе божественное ученіе называемое Йогъ трудно пріобрѣсти тому, кто не покорилъ души своей; но тотъ возможетъ пріобрѣсти его, кто подвергнется труду овладѣть душею своею.

Куда, о Кришиа! преселится по смерти тотъ человѣкъ, который хотя имѣлъ вѣру, но не достигъ совершенства въ набожности, для того, что непокоренный умъ его уклонялся отъ ученія? Не преобратится ли въ ничто буй, который не устоялъ на пути Брама, и который чрезъ сіе, подобно разорванному облаку, какъ бы упалъ между добра и зла. Ты, о Кришна! можешь рѣшишь сіи сомнѣнія мои, и нѣтъ другаго человѣка, который бы способенъ былъ къ рѣшенію сихъ сомнѣній.

Онъ ни здѣсь, ни въ вышнемъ міръ не разрушится. Никакой человѣкъ, творившій добро, не преселяется въ злое мѣсто. Человѣкъ, котораго набожность прервана была смертію, наслаждается безчисленное множество лѣтъ награжденіями за добродѣтели свои въ вышнихъ странахъ, а напослѣдокъ раждается паки въ какомъ либо святомъ и почтенномъ семействъ, иногдажъ и въ домѣ какого либо ученаго Йоге. Но такое возрожденіе въ сей жизни всего труднѣе получить. Родившись паки такимъ образомъ, снабдѣнъ онъ бываетъ тою же степенію употребленія и высоты: разума, какой достигъ въ прежнемъ своемъ тѣлъ, и начинаетъ паки трудиться здѣсь въ достиженіи совершенства въ набожности. Человѣкъ, {Человѣкъ, и пр. -- т. е. сіе рвеніе содѣлаться набожнымъ человѣкомъ одинаково съ изученіемъ Ведъ.} со рвеніемъ желающій научиться сей набожности, сему духовному употребленію души, преступаетъ и самое слово Брама (дѣлаетъ лишнее: противъ повелѣнія Брама). Йоге, который, трудившись всею силою, очистился отъ преступленій своихъ и по многихъ рожденіяхъ содѣлался совершеннымъ, восходитъ наконецъ въ высочайшее жилище. Такой Йоге возвышенъ паче Тапасвіевъ, тѣхъ ревнителей, которые мучатъ себя исполненіемъ (дѣлъ) покаянія, почтеннѣе ученыхъ (искусныхъ) въ знаніи и выше прилѣпленныхъ ко нравственнымъ дѣламъ. Того ради, о Аржунъ! рѣшись содѣлаться Йоге. Между всѣми Йоге того почитаю я набожнѣйшимъ, кто вѣруетъ въ меня, и кто служитъ мнѣ душею обладаемою моимъ духомъ.